|
Для жителя индустриального Кузбасса такое энергоемкое слово его
было особенно значимо.
Но было бы неверно видеть в поэте противника промышленности и
прогресса. Как раз напротив, - он был активным поборником
улучшения и совершенствования мира, искренне радовался и
приветствовал изменения жизни в своей родной Горной Шории и в
Кузбассе. Бее это можно видеть в его стихах, например:
Лишь вчера тут сырело болото, гниль,
А сегодня - город во всей красе.
По уму и по сердцу преобразил
Человек, чтобы было уютно всем.
Создают нам машины завтрашний день,
Недра родины вскрыв, берут плоды.
Но он хотел, чтобы человек, внедряясь в природу, т. е.
в изначальное сообщество зверей, птиц, деревьев, воды, ветра,
солнца и звезд, всегда помнил, что сам он есть когда-то
отделившаяся, но тем не менее все еще неотъемлемая часть этой
самой природы, причем часть не самая большая и не самая сильная,
но, что чрезвычайно важно, - могущая быть мудрой и
сострадательной.
В 80-е мглистые годы, сразу после смерти Степана
Торбокова, нас всех увлекло в дали, отнюдь не поэтические. Поэта
стали постепенно забывать. Везде, только не на его малой родине
- в городе Осинники и не в среде шорского народа. Б 90-е годы
появилась группа энтузиастов из числа осинниковцев, которая
поставила перед собой задачу возродить славное имя Степана
Торбокова. У них нашлись образованные шорцы - единомышленники из
других городов. Они сообща выпустили сборную книгу произведений
поэта, широко отметили его 95-летие, организовали ставшие
традиционными Торбоковские чтения, потом было 100-летие итак
дальше. Имя поэта снова стало на слуху, его произведения снова
начали читать.
Имя Степана Торбокова снова является настоящей визитной
карточкой города Осинники. Поэтому слова "Торбоков" и "Осинники"
стали синонимичными по отношению друг к другу. И это такая
синонимия, которая делает честь городу!
Не каждый город Кузбасса имеет такого земляка. Да и не
каждый город, если у него всё таки был подобный земляк, стремится
упрочивать его славу и поддерживать память о нем, взяв на себя
заботу о его наследии и публикуя его прекрасные произведения.
Но этого нельзя сказать про город Осинники. Данная
книга - лишнее тому подтверждение. Осинниковцы не на словах, а
на деле помнят и гордятся своим поэтом Степаном Торбоковым! А
значит, и весь Кузбасс будет помнить его и гордиться им, ведь,
как известно, память и гордость - не абстрактные понятия, а
результат конкретных инициатив и дел.
Степан Семенович Торбоков родился в 1900 году в том
месте, которое много позже стало именоваться городом Осинники. А
во время его рождения это был аймак (район), состоявший из
нескольких шорских аалов (деревень) во главе с улусом (селом)
Тагдагал (параллельное название - Осиновка). Родным селением
поэта был аал с поэтическим названием Тайлеп.
Поэтическим в этом аале было не только название. Аал
являлся одним из центров бытования традиционного шорского
сказительства, т. е. в этом аале испокон веков жили
потомственные кайчы - мастера-исполнители героических сказаний. Кайчы в поэтической форме повествовали о тюркских древних героях
и их деяниях, исполняя свои сказания не только ритми-зованным
рассказыванием, но и параллельно (в первую очередь) - горловым
пением (называется "кай") под собственный аккомпанемент кай-комуса - двухструнного инструмента типа кобзы. Сохранились
имена некоторых выдающихся тайлепских кайчы: Н. К. и Г. С.
Тельбезековы, Г. С. Торбоков и др.
Традиционное шорское сказительство в тех местах, кроме
Тайлепа, еще бытовало в селе Кинерки, тамошние выдающиеся кайчы:
братья К. М. и А. М. Атконовы, С. Б. Шалбыгашев, С. Т.
Тайбычаков.
Эти два села и были центрами бытования так называемой
кондомской традиции шорского сказительства. Кроме кондомской, в
Шории существовала еще мрасская традиция, ее центры - улусы
Чувашка, Казасс, Усть-Мрасс, Красный Яр и Карай.
Таким образом, Степан Торбоков вырос в удивительной
атмосфере народной поэзии. Более того, от своих прямых предков
по линии отца он унаследовал талант кайчы, т. е. обладал
великолепной памятью, мог после первого или второго слушанья
какого-нибудь кайчы запомнить, а потом хранить в памяти десятки
сказаний, каждое из которых вмещает в себя несколько тысяч
строк-стихов; великолепно пел горлом и виртуозно подыгрывал себе
на кай-комусе.
Талант кайчы у него проявился очень рано, мальчиком он
прошел, как было принято, период ученичества у кайчы Н. К.
Тельбезекова, очень быстро стал мастером. Спустя многие годы
исполнительства у него появился свой ученик, по свидетельству А.
И. Чудоякова, им был Т. С. Камзачаков.
В соответствии с кондомской традицией кая-сказительства
Степан Торбоков пел с сильным сжатием гортани, но тихим голосом
и в чуть замедленном темпе.
Бею свою жизнь он успешно исполнял героические
сказания, их в его репертуаре было более 50.
Шорский народ знает его и помнит как одного из великих
своих кайчы. Его имя стоит в одном ряду с именами великих
шорских кайчы: Морошки (Н. А. Напазакова), Акмета (А. И.
Абокаева), Аккоке (П. Н. Амзорова) и Пабела (П. И. Кыдыякова).
Шорский кайчы часто был не просто исполнителем издревле
существовавших героических сказаний, но и как бы соавтором этих
произведений. Роль повествователя, отводившаяся ему в сказаниях,
позволяла не просто вести слушателя по дорогам вечно живого
героического прошлого народа, рассказывать, показывать, выражать
переживания героев-богатырей, вызывать сопереживание у
слушателя, но и позволяла все это интерпретировать по-своему,
выражать события по-своему, через свое понимание того времени и
тех людей-героев. Б тексты сказаний иногда вносилось свое
особенное, авторское (здесь - соавторское) представление, ведь шорский жанр героических сказаний был устным, а следовательно,
многовариативным. Жанр предусматривал вариации "узлов" сказания
(терминологически "общие места", "эпические формулы"). Кайчы
выбирал тот "узел", который соответствовал бы его нынешнему
пониманию события, своему настроению на тот или иной период
времени и интересу конкретной публики. Кайчы мог варьировать
повествование (мотивы поступков героя), горловой голос и мелодии
кай-комуса. Мог даже вносить в седые сказания что-то от
современности и от себя лично (осторожно, конечно). Возможностей
было много, жанр был относительно свободным: в нем неизменным
оставался лишь сюжет, который мог «обрастать» вариациями мотивов
и характеристик.
И еще, кайчы редко когда ограничивался одним жанром
героических сказаний, он знал и исполнял и другие жанры шорского
фольклора: сказки, легенды, пословицы, песни, частушки, загадки.
Б этих жанрах тоже было возможно соавторство.
Увлеченный возможностью соавторства; Степан Торбоков
особенно преуспел в жанре народной песни-сарын. Он стал
создавать свои, как бы торбоковские, песни. Первую известность
принесла ему «Колыбельная», затем были многие другие. Бее
созданное Степаном Торбоковым в жанре народной песни
впоследствии широко распевалось народом и пополнило сокровищницу
шорской народной песни-сарын. Некоторую часть таких соавторских
произведений шорского фольклора (песен, пословиц, загадок и
одного сказания), созданных Торбоковым, перевел Г. Сысолятин и в
1975 году издал в московском издательстве "Современник" книгу
"Волосяная струна. Произведения устной поэзии горных шорцев".
Известно, что если человек действительно талантлив, то
талантлив во многом. У Степана Торбокова в молодости проявился
дар поэта (он как поэт - единственный из шорских кайчы,
остальные довольствовались лишь возможностями соавторства). Ему
стало тесно в рамках фольклорного соавторства, он жаждал полного
литературного авторства. Поэтому он начал писать стихотворения,
не скованные фольклорными жанровыми рамками. Именно
стихотворения, которые уже не нужно было петь (хотя иногда он их
пел, подыгрывая себе на кай-комусе).
К написанию собственных стихотворений Торбоков
приступил в начале 50-х годов, но первые редкие опыты были еще в
30-е годы.
Кроме собственно поэтического дара, к данной работе его
подвигнули следующие обстоятельства:
1. Шорский язык и шорская культура, в том числе
фольклор, в его время были обречены. Это было вызвано
репрессиями 30-х годов, когда был уничтожен, в частности,
Горно-Шорский национальный район (1939 год), свелось на нет
национальное образование (национальные школы в 1940 году перешли
исключительно на русский язык), была закрыта газета на шорском
языке (остался только русскоязычный вариант под названием
«Красная Шория»), прекратилось издание книг и учебников на
родном языке для школ и педагогического техникума (который был
сначала в улусе Томазак-Мыски, потом был переведен в улус
Кузедеево). Репрессии коснулись в первую очередь всех грамотных
шорцев, деятелей культуры, в том числе кайчы: кто-то был
расстрелян, кто-то - посажен, кто-то - просто замолчал. Все
национальное стало восприниматься как националистическое,
подозрительное, даже - «шпионское», направленное на "отделение"
национальной территории от страны. Уцелевшие от репрессий кайчы
перестали петь, в том числе и Степан Торбоков, да и слушатели
перестали ходить к ним, боялись. Многие уцелевшие кайчы погибли
на фронтах Великой Отечественной войны. Торбокова же на фронт не
взяли по возрасту. Торбоков стал искать другое средство для
самовыражения.
2. К этому времени Степан Торбоков успел получить
образование: до революции окончил церковно-приходскую школу,
участвовал в ликбезе (сперва окончил, а потом и сам вел курсы
ликвидации безграмотности), получил среднее образование, окончил
учительские курсы, заочно закончил в 1943 году географический
факультет Томского университета, стал работать учителем, завучем
и директором школы в селах Кинерки, Рябиновка, Тайлеп. Не менее
важно, что в школе и особенно в культурном Томске он приобщился
к великой русской литературе. Вспомните:
Стих я даже писать замахнулся,
Пушкинский почувствовав ритм.
Появилась потребность проявить себя на поприще шорской
литературы, вернее, поэзии, лирики. Он захотел в стихах отразить
свое неслыханное время - эпоху революционных преобразований в
Шории и России.
Известно, поэт (в отличие от прозаика) может писать
лишь на родном языке. Бремя Торбоковым было упущено, так как на
родном языке он уже не мог опубликоваться. Но все равно это его
не остановило, он стал активно писать стихотворения и тут же
делал для своих будущих переводчиков подстрочники своих
произведений.
Первым переводчиком его стихотворений стал хакасский
поэт-собрат А. Кильдичаков, которому подстрочник не требовался
(хакасский и шорский языки - это почти один язык), потом
появились другие переводчики, кому подстрочник уже стал просто
необходим, так как они не знали шорского языка (Г. Сысолятин, М.
Небогатое, Б. Махалов и др.).
Стихи Степан Торбоков создавал одновременно со своей
титанической деятельностью по собиранию и записыванию
произведений родного фольклора. Седой фольклор позволял ему
уточнять свое миропонимание, подсказывал темы и мотивы, помогал
оценить масштаб революции, потрясшей его молодость.
Уверенный (конечно, не до конца), что шорский фольклор
и язык скоро навсегда уйдут в небытие, Степан Торбоков решил
всё-таки оставить на бумаге все то фольклорное богатство,
которое он помнил сам.
Но кому нужно сие богатство? Кому нужны результаты его
огромного труда? Области они не нужны - шорцев как бы не
существует в природе, Москве не нужны по той же причине. С. Торбоков обращается к государственным научным структурам
родственных народов - алтайцев и хакасов (АлтНИИЯЛИ -
Горно-Алтайский научно-исследовательский институт языка,
литературы и истории, ныне Институт алтаистики им. С. С.
Суразакова, и ХакНИИЯЛИ). Те не сразу, но соглашаются за очень
небольшие деньги приобрести параллельные (оригинальный и
построчно переведенный на русский язык) тексты произведений
шорского фольклора, аккуратно им записанные на листах
ученических тетрадей, тетради аккуратно сшиты друг с другом
нитками. Эти тетради с тех пор принадлежат этим институтам и
хранятся в их фондах.
Таким образом С. Торбоков навсегда сохранил для
истории, для своего народа и всего человечества более 50 шорских
героических сказаний (опубликовано в переводах 3), несколько
сказок (опубликовано в переводах 4), много песен (опубликовано в
переводах 54), загадок (опубликовано 101), пословиц
(опубликовано 2).
Миропонимание Степана Торбокова сложилось в 20-30-е
годы XX века и коренным образом больше не менялось. Он, как на
черное и белое, делил историческое время на две разноценные
части: то, что было до Октября, и то, что было после Октября, т.
е. было создано Октябрем. Первая часть уничижалась, вторая часть
идеализировалась. Знакомая идеологическая структура!
Но Торбоков не был бы Торбоковым, если бы все-таки
по-своему не связал эти два отрезка исторического времени. То
есть у него это не отрезки, а части единого времени, которое
характеризуется дружбой простых людей, людей труда, людей разных
народов, в его случае - шорцев и русских. Просто Октябрь, по
мнению Степана Торбокова, усилил существовавшую более трехсот
лет дружбу народов, и это дало удивительные результаты.
А посчастливилось только ныне!..
...Радость наделяет силой,
Сносит трудности, преграды.
Уж давно она вселилась.
Октябрем зову ту радость.
За Октябрь я бился, стал я
Вечно молодым за это. Тем более, что революционные
преобразования в Шории пришлись на самые молодые его годы
(человеку ведь так свойственно идеализировать время своей
молодости), поскольку именно тогда он сформировался как личность
(и больше в корне не менялся), а значит, это были лучшие годы
его жизни.
И что с того, что свободный труд, равенство, братство
оказались на деле только декларацией? Что с того, что та же
советская власть со временем ликвидировала Горно-Шорский
национальный район, вернув шорские земли и народ в прежнее
состояние разрозненности, закрыла газету, убрала преподавание
по-шорски, не стала печатать книги и учебники на шорском и
вообще обрекла язык на умирание? Что с того, что благодаря той
же власти сам Торбоков никогда не видел и даже не имел надежду
увидеть свои замечательные стихи на родном языке напечатанными,
а только - переводы?
Все равно для Торбокова время его молодости - лучшее, и
советская власть - лучшая!
Такова логика формирования человеческой личности, с которой
нельзя не считаться. И все, им любимое, прекрасное и высшее,
отразилось в его стихах.
Можно добавить, что Степан Торбоков - своего рода мост между
человеком и природой. Он в своих стихотворениях воспроизвел
характерное для шорской культуры уважительное отношение к
природе как к живой целостности, как к отдельному миру, который
не ниже человеческого.
Более того, природа у Степана Торбокова стала настоящим
героем его произведений, например, деревья, горы, ветер и т. п.
Они умеют чувствовать, переживать, они имеют свою судьбу.
Б свое время книжка поэта "Струны кай-комуса" потрясла
меня. Первое мое впечатление было таково: сквозь слова я уловил,
что поэт вполне серьезно и искренне уравнивает деревья, зверей и
горы с человеком. Для него они - такое же человечество, как и
сообщество людей. Относится к ним, как к живым людям, радуется
встрече с ними, чувствует их душу, знает их судьбы, сопереживает
им. Это было для меня неслыханно!
И узнаваемо. Я. вспомнил, как мои бабушка-нанека,
бабушка-авий и мама относятся к своим домашним животным. Они
разговаривали с ними, словно с людьми, сопереживали им, иногда
посмеивались над ними, иногда упрекали, сердились на них
всерьез. А в дни, когда кололи этих животных, они затворялись в
доме и тихо плакали. И как отец мой перед тем, как срубить
дерево возле дома или в тайге, долго курил и шептал себе под нос
какую-то молитву. То же самое он делал и на охоте, прежде чем
идти за зверем.
Я понял, что у моего народа это не было блажью,
чудачеством или, скажем, ненужной сентиментальностью, а было
исконным шорским отношением к природе, отношением живого к
живому, души к душе, одного мира к миру другому, равного к
равному. Шорцы уверены, что животные умеют чувствовать, понимают
человеческий язык, они - тоже люди, тоже человечество. Шорцам
бывает стыдно перед животными, могут ждать от них отмщения, а
также душевности, просто животные, звери сказать не могут.
Охотясь, срубая деревья, шорцы искренне и серьезно просили у них
прощенья, был целый ритуал.
Именно такое исконное шорское отношение к природе
прослеживается в произведениях Степана Торбокова.
И это не характерное для литературы олицетворение,
нечто созданное для красоты, хотя в олицетворении главный герой
- тот же самый человек, а не природа сама по себе. Здесь же
природа выступает полноправным героем, а человек (в данном
случае лирический герой) - лишь путешественник, общающийся,
скажем, с осиной, березой и сопереживающий им. Б этом случае
человек - не чистый лирический герой, а, скорее всего,
лиро-эпический, водящий читателя по природе и знакомящий его с
ней, отображающий ее так насыщенно, что способен вызвать
сопереживание у читателя.
Такой лиро-эпический герой у Степана Торбокова остался
от его деятельности кайчы, лишь была усилена лирическая струя.
Т. е. его поэзия лиро-эпична по своей природе, она
экстравертивна, направлена на внешний мир более, чем на свой
внутренний. Бот отрывок из стихотворения о лютом январе: Однако
красив ты, вот возвращаюсь я лесом, еловые ветки в снежных шубах
сидят - как будто зайцы - вверх по дереву тесно, и на меня
доверчивым взглядом глядят. Но стоит ветру верткому объявиться,
холодным порывом выскочить исподтишка, как тут же зайцы наземь
стали валиться и разбиваться, гибнуть в моих ногах. Погибли,
видно, не все, один - настоящий - заяц помчался вдруг от ног
моих юрко прочь, то будучи виден средь снега, то с ним сливаясь,
и скоро исчез в поземке - призрак точь-в-точь. Мы думаем, что и
человек нашего века найдет в поэзии Степана Торбокова много для
себя нового, интересного и полезного, узнает что-то свое в его
поэтическом мире, почувствует свою сопричастность этому
удивительному миру, а также - к миру шорского фольклора.
Переводы собранных Степаном Торбоковым фольклорных произведений
представлены ниже.
|
