|
Сто двадцать лет назад евреи Восточной Европы составляли большую часть
еврейского народа. Сто двадцать лет – не такой уж большой срок, согласно
Ветхому Завету – всего лишь срок жизни одного человека. Так что, можно
сказать, что это было почти вчера. Ну, в крайнем случае, позавчера.
Евреи пришли в Восточную Европу из Германии (по-еврейски
– Ашкеназ, отсюда – евреи-ашкенази), их языком был произошедший от
средневерхненемецкого языка идиш (что означает – еврейский). Эти евреи
никогда не жили в гетто. Оставаясь национальным меньшинством в целом,
они в местах своего проживания, тем не менее, были национальным
большинством, составляя от шестидесяти до восьмидесяти процентов
городского населения. Ашкенази объединялись в самоуправляемые общины и
отличались от окружающего христианского населения не только религией, но
и языком. Они создали свою литературу и искусство. И, естественно, они
создали свои сказки.
Конечно, несколько странно говорить о "еврейской
народной сказке", уж очень данное понятие отличается от привычного
представления об устном народном творчестве. Ашкенази были совершенно не
похожи на типичных носителей фольклора. Ведь как представляется такой
носитель? Обычно, это старушка, сидящая в деревенском доме и
рассказывающая внукам очередную сказку про Ивана-царевича. Или –
деревенские посиделки за пряжей, с песнями и рассказами. Ашкенази же
были почти поголовно городскими жителями, практически все были
грамотными, и имели множество печатной литературы как на древнееврейском
языке, так и на идише. Так что, как видите, об устном творчестве
говорить сложно.
Но, как бы там ни было, евреи все равно рассказывали
сказки. Да, собственно говоря, сказки рассказывались всегда, вне
зависимости от грамотности. Любой человек рассказывает сказки своим
детям, даже если он имеет высшее образование и обладает талантом
профессионального чтеца. Очевидно, сказки – это то, чего не отменит
никакая цивилизация. Человеку хочется волшебства и мечты.
В еврейском повествовательном фольклоре имеются все
жанры и мотивы, встречающиеся в фольклоре других народов. Видимо, сказка
не только вечна, но и интернациональна. Точно так же, как и у других
народов, в еврейских сказках присутствуют ведьмы, черти, колдуны,
домовые и прочая нечисть. Когда в 1931 году еврейский фольклорист
Иегуда-Лейб Каган опубликовал первое научное издание еврейских сказок,
"прогрессивная" еврейская общественность была возмущена, увидев в этих
сказках клевету на еврейский народ. Однако, глупо предполагать, что
еврейские сказки могли бы не содержать традиционных сказочных мотивов
или элементов потустороннего. В конце концов, сказка – это небывальщина
и мечта.
Кроме традиционных мотивов, еврейские сказки наполнены
прямыми заимствованиями из фольклора окружающих народов. Некоторые
сказки можно назвать переводом (пересказом) польских, немецких,
украинских, белорусских, литовских сказок, и в них, кроме языка, нет
ничего еврейского. Большинство заимствований было, конечно,
адаптировано. Так, крестьянские сыновья становились сыновьями раввинов,
герои сказок получали еврейские имена, и вместо Ивана-дурака в еврейской
сказке фигурировал Шимон или Рувен.
Конечно же, в еврейской сказке имеются не только
заимствования и адаптации. Есть и такие сказки, которые основаны на
фрагментах Талмуда. Многие еврейские сказки пронизаны прямыми и скрытыми
цитатами из Библии и Талмуда, даже логика развития сюжета соответствует
библейской и талмудической.
У фольклористов существует два ответа на вопрос, что же,
собственно говоря, представляет собой еврейская сказка. Первый ответ
предполагает, что еврейскими сказками следует считать те, в которых
преобладает еврейская специфика и декларируются еврейские,
преимущественно религиозные, ценности. Второй ответ состоит в том, что
сказка в первую очередь должна быть похожа на сказку, а не на пересказ
своими словами того или иного письменного источника.
Окуджава пел – "… нужно б что-то среднее…" Вот, скорее всего, настоящая
еврейская сказка и представляет собой что-то среднее, лежащее между
этими двумя ответами. То есть – совмещение сказочного сюжета с еврейской
системой ценностей.
При этих условиях, форма и содержание имеют разную
природу. Форма может быть любой и потому чаще всего является
заимствованной, а вот содержание – исключительно еврейское. Взятые из
других культур элементы нагружаются другим смыслом.
Еврейский фольклор, как и вообще еврейское искусство, всегда был открыт
для влияний извне и заимствовал все, что только мог и где только мог.
К примеру, возьмем истории о Гершеле Острополере, одном
из самых популярных персонажей еврейского фольклора.
Герш (уменьшительное – Гершеле) из Острополя (1757-1811
гг.) – один из главных героев еврейского фольклора. По популярности он
делит первое место с Ильей-пророком, иногда даже эти образы
парадоксально сливаются. Гершеле очень похож на Уленшпигеля и
Насреддина. Его образ весьма разносторонний, но всегда Герш – хитрец,
обманщик и бедняк. Ему приписываются истории, происходившие с другими.
Популярность образа в действии, так сказать.
Гершеле Острополер родился в волынском местечке
Острополь и умер в подольском местечке Меджибож. В начале века еще
существовала его могила и до сих пор некоторые старожилы могут показать,
где находилось надгробие.
Герш по профессии был шойхетом, то есть – резником,
который осуществляет забой скота и птицы согласно еврейскому диетарному
закону. Однако, шойхетом он был недолго и, в конце концов, стал
бродягой. За остроумие Гершеле был взят придворным шутом ко двору ребе
Боруха из Тульчина. Взаимоотношения ребе Боруха и Гершеле стали
предметом множества анекдотов. Предание утверждает, что за злые насмешки
над цадиком (цадик – праведник (ивр.)), хасиды (хасид – благочестивый (ивр.))
однажды столкнули Гершеле с лестницы и он умер от полученных ран.
Мне лично представляется подобное вполне возможным.
Истории про Гершеле Острополера подтверждают его злоязычность. К
примеру, вот такая история: по дороге шли мужчина и женщина и о чем-то
оживленно беседовали. Прохожий, указывая на счастливую пару, сказал
Гершеле Острополеру:
- Какие счастливые! Это, наверное, муж и жена.
- Да. Это муж и жена, - ответил Гершеле. – Только,
сдается мне, он – не ее муж, а она – не его жена.
В современном обществе подобные высказывания называются
клеветой и относятся к той статье судебных разбирательств, которая
касается нанесения морального ущерба и вреда для репутации.
Образцом праведности Гершеле тоже не был. Очевидно, в
связи с этим, ему и приписывают некоторые истории, которые имеются в
фольклоре любого народа. К примеру, история о Гершеле и вине.
Гершеле вернулся домой пьяный в стельку и начал стучать
в дверь.
- Отвори, жена! – кричал он. – Я принес тебе бочку вина!
- И где же эта бочка? – спросила жена, открыв дверь.
- В моем брюхе целая бочка вина, - ответил Гершеле,
гордо похлопав себя по животу.
Разумеется, в историях о Гершеле присутствуют и рассказы
о суде. Мне лично кажется, что нет ни одного фольклорного персонажа,
которому молва не приписывала бы таланты судьи, сыщика или адвоката.
Например, следующая история о Гершеле в роли судьи.
Двое спорящих обратились к Гершеле Острополеру с
просьбой разрешить их спор. Он выслушал одного и глубокомысленно сказал:
- Ты, безусловно, прав!
Потом выслушал другого и сказал:
- Ты прав!
Вмешалась жена Гершеле и спросила:
- Как это может быть, чтобы оба спорящих были правы?
- Знаешь, ты тоже права, - ответил, подумав, Гершеле.
До Соломона, как видно, бывшему шойхету было далеко. Но,
собственно говоря, он и не был царем, а всего лишь – придворным шутом. А
шутам многое позволительно. Да и вообще, данная история восходит даже не
столько к подобным же рассказам других народов, сколько, с моей точки
зрения, к Рабле. Помните, "Гаргантюа и Пантагрюэль"? "Вы же знаете, что
мнения, советы и предсказания дурачков многажды спасали владетельных
князей, королей и даже целые государства, помогали выигрывать сражения,
выводили из затруднительных положений" – говорит Пантагрюэль Панургу.
Правда, дурачок у Рабле гораздо мудрее Герша из Острополя, но это уже,
очевидно, национальная особенность.
Многочисленные истории о Гершеле доказывают, что, кроме
злого языка, он еще был лишен чувства благодарности и элементарной
вежливости. К примеру, следующая байка.
Как-то Гершеле Острополер написал письмо Богу: "Бог,
знай, что я и моя жена и мои дети – мы все умираем с голоду", письмо это
он вложил в конверт и бросил на улице. Какой-то человек поднял письмо,
прочел и пришел к Гершеле.
- На, возьми, Бог послал тебе через меня трешницу, -
сказал неведомый доброхот.
- Представляю себе, сколько вам дал для меня Бог, если
на мою долю осталось целых три рубля, - ответил "благодарный" Гершеле.
Конечно, ничего удивительного в том, что он оставался
всю жизнь нищим, нет. Кому же захочется помогать человеку, если в ответ
следует благодарность подобного рода.
Истории о Гершеле и Илье-пророке являются результатом
прямого заимствования из фольклора других народов. Правда, заимствование
это усеченное, в еврейских рассказах не хватает элемента неожиданности,
сказочности и волшебства. Они слишком предсказуемы, причем, не так, как
предсказуемы, скажем, русские сказки, в которых заранее можно предвидеть
финал – добро побеждает зло, Змей Горыныч валяется мертвым под калиновым
мостом, а Василиса Прекрасная выходит замуж за мудрого Ивана-дурака.
Нет, в еврейских историях предсказуемо само развитие сюжета. Например,
если рассказывается о том, как Гершеле (или другой подобный персонаж)
ночевал в корчме, то обязательно будут следующие опорные точки сюжета –
злой хозяин, хозяйка или оба вместе, не желающие принимать бедняка;
голодный Гершеле, обманом выманивающий себе ужин; какая-нибудь история,
обычно – совершенно простая и наивная, с помощью которой Гершеле
выманивает себе одежду; заключительное представление главного героя в
виде Ильи-пророка, что, разумеется, подвигает хозяина, хозяйку или обоих
вместе, вышеупомянутой корчмы на праведный путь. Читая эти истории,
невольно начинаешь задумываться – хорошо, что такой Гершеле был один, а
корчмари, в основном, далеко не столь наивны, как описывается. Потому
что в противном случае разорение еврейских корчмарей наступило бы в
течение нескольких месяцев. Честное слово, сказка о том, как солдат из
топора кашу сварил – гораздо более сказочна с одной стороны, а с другой
– гораздо более обоснована психологически с точки зрения поведения
персонажей.
Вообще, в еврейском фольклоре достаточно персонажей,
истории о которых гораздо интереснее историй о Гершеле Острополере.
Очевидно, их популярности, по сравнению с Гершеле, мешает то, что никто
из этих персонажей не был связан даже косвенно с местом жительства Бешта
(рабби Исроэл Бал Шем Това), кроме того, ребе Борух Тульчинский, у
которого Гершеле подвизался в роли шута, был внуком знаменитого Бешта.
Хотя, Мотька Хабад в фольклоре евреев Литвы занимает то же место, что
Гершеле Острополер в фольклоре евреев Украины. Причем, Мотька Хабад
никак не был привязан к известным или святым местам, следовательно, его
популярность является исключительно его заслугой. Собственно говоря,
истории об этом персонаже гораздо интереснее и развлекательнее, чем
истории о Гершеле Острополере.
Если рассматривать еврейский фольклор в целом, то можно
прийти к выводу, что евреи, собственно говоря, ничего нового не принесли
миру в своих сказках. Пересказы Библии и Талмуда я лично, при всем
желании, никак не могу признать оригинальной идеей.
Никаких новых и оригинальных сказочных персонажей не
присутствует в еврейских сказках. Черти и ведьмы там стандартно
заимствованы из сказок других народов, дурачки столь же типичны, как и у
других. Вот, к примеру, на Украине был создан совершенно оригинальный
образ ведьмы, отличающийся от подобных типажей других народностей. Даже
Даль в своей книге "О поверьях, суевериях и предрассудках русского
народа" использует именно украинское определение ведьмы – "Ведьма
известна, я думаю, всякому, хотя она и водится собственно на Украине, а
Лысая гора, под Киевом, служит сборищем всех ведьм, кои тут по ночам
отправляют свой шабаш. Ведьма тем разнится от всех предыдущих
баснословных лиц, что она живет между людьми и, ничем не отличаясь днем
от обыкновенных баб или старых девок, кроме небольшого хвостика, ночью
расчесывает волосы, надевает белую рубашку, и в этом наряде, верхом на
помеле, венике или ухвате, отправляется через трубу на вольный свет,
либо по воздуху, либо до Лысой горы, либо доить или портить чужих коров,
портить молодцов, девок и проч." А вот из еврейского фольклора, к
сожалению, нельзя взять столь же оригинальное и литературное определение
какого-либо сказочного персонажа. Еврейская ведьма – это не колдунья, а
женщина, не соблюдающая религиозные догмы.
В общем и целом, еврейские сказки производят впечатление
плагиата. Оригинальные мысли высказываются лишь в антиклерикальных
рассказах, которые не являются сказками, а лишь анекдотами. Напомним,
что анекдот - короткий по содержанию и сжатый в изложении рассказ о
замечательном или забавном случае; байка, баутка, согласно толковому
словарю Даля. То есть – реально бывший случай, в котором если и есть
место фантазии, то очень незначительное. Но, опять же, эти анекдоты
связаны с Библией и Талмудом, или с их толкованиями. Например, в истории
о Мотьке Хабаде приведена следующая фраза: "Из десяти мер страданий,
отпущенных миру, девять… досталось женщинам". Эта фраза – всего лишь
переложение слов Талмуда: "Десять мер болтовни спустились в мир: девять
взяли женщины и одну – весь остальной мир". Конечно, любопытно
посмотреть, как перекраиваются талмудические тексты, но в этом, опять
же, нет ничего оригинального. Очевидно, жесткая религиозная система
мешает развитию творчества. |
