Степан Торбоков
о родном крае и о себе
Родился в конце 1900 года 24 декабря в улусе ОСИННИКИ
(ныне город ОСИННИКИ). Б 1913 году окончил церковно-приходскую школу. Б
1914 году попытался поступить в Бийское катихиза-торское училище, но не
выдержал вступительный экзамен, а в гимназию сыну охотника-шорца не было
доступа.
Еще в детские годы я очень увлеченно слушал исполнение
под аккомпанемент кай-комуса сказителя-поэта Ивана Константиновича
Тельбезакова (Куштай Иванги). Дословно запомнил каждое сказание. А когда
подрос, сам стал исполнять героический эпос. Во время колчаковщины хотел
идти в партизаны, но передовые шорцы того времени - партизаны Федор
Николаевич Токмашев и Александр Ильич Пебызаков - посоветовали ходить с кай-комусом в народ и петь героический эпос с тем, чтобы героические
сказанья поднимали дух людей. Народ меня как юного сказателя слушал с
огромным вниманием. После изгнания колчаковщины стал работать в родном
селе наркомом и уполномоченным сельсовета и стал разъяснять
односельчанам советское законодательство и помогать людям управлять
своим хозяйством.
Стихи начал писать еще в юные годы, но они были
неуклюжие и исключительно - любовные. Б 1930 году меня послали в г.
Красноярск на учительские курсы. Прослушав эти месячные курсы, я был
направлен учителем в Тенешскую школу Горной Шории.
Проработав в этой школе два года, был переведен в
Тайлепскую школу преподавателем географии и биологии. Сразу почувствовав
недостаток знаний, стал работать, учиться. Таким образом, работая,
учился 15 лет. Б 1943 году окончил при Томском государственном
университете заочное отделение пединститута, получил диплом с правом
преподавания географии в средней школе. Еще в юные годы очень высоко
ценил героический эпос нашего народа. Когда ушел с работы на заслуженный
отдых, с целью сохранить от забытья замечательное поэтическое народное
творчество - героические сказания - стал записывать на родном языке и
построчно переводить на русский язык. Таким образом записал и перевел
около 60 сказаний.
Отец мой Семен Леонтьевич слыл знатным охотником-следопытом, а поэтому с
ним вместе зимой на лыжах, в погоне за хищным зверем, прошел почти весь
Кузнецкий Алатау, летом ходили за кедровым орехом в горношорскую тайгу.
Молчат,
призадумались горы,
Но снова, в который уж раз,
Я слышу глухие укоры:
"Зачем позабыл ты про нас?"
Родные мои, не корите.
Не мог я забыть вас, не мог.
Хоть нет уже силы и прыти
Взобраться на дальний отрог.
Ни вами, ни мной не забыто.
Что давней, минувшей порой
Такому, как я, следопыту
Был соболь доступен любой.
Не сетуйте, други, - не надо...
Два раза не быть молодым,
Мы рады цветению сада,
Где жить поколеньям другим.
|
|
Шор-кижи
Помню, в детстве, играя с ребятишками на берегу речки
Кан-далепки, мы частенько находили округлые, похожие на лепешки и
тронутые ржавчиной тяжелые камни. Тогда я не знал еще, что это вовсе не
камни, а "тебир-поктары" - остатки шлаков древних плавильных печей,
живая встреча с кузнечным искусством моих предков, которые несколько
столетий назад плавили железо и делали из него наконечники стрел,
мотыги, топоры, ножи, всевозможную хозяйственную утварь. А когда,
подросши, узнал, то стал расспрашивать стариков, внимательно
прислушиваться к легендам и преданиям, извлекая из них крупицы подлинной
истории моего народа. С тех пор история шорцев стала неотъемлемой
частичкой всей моей жизни.
До 1925 года, когда постановлением советского
правительства был образован национальный Горно-Шорский район, нас
называли кузнецкими татарами, имея, вероятно, в виду ремесло наших
предков, или, как телеутов и кумандинцев, - просто туземцами. А шорцами
стали мы зваться по имени самого большого рода "Шор".
Прежде шорцы жили родами-чонами. Северную часть Шории "поделили" меж собой Барсияе чону, Бежбаяк чону, Абалар чону, Табыска
чону, южную - Калар чону, Шор чону, Кызай чону и другие. Несколько
родов-чонов облюбовали себе низовья реки Мрассу.
Во главе каждого чона стоял паштык - управляющий,
избираемый на сходке мужчинами не моложе восемнадцати лет. Женщины к
выборам не допускались.
Немалый интерес представляет сам ход выборов. Каждый из
собравшихся подходил к кандидату на должность паштыка, дотрагивался до
него рукой, одобряя таким образом выбор, или хватал его за правую руку и
сильно хлопал по плечу. Кандидат как бы старался убежать от таких
«ласк», но его крепко, весело хохоча, держали несколько сильных парней.
И тогда, будто бы уступая воле народа, кандидат «смирялся» и принимал на
себя обязанности паштыка.
Вероятно, отсюда и пошло слово "тударга" - «держать», а не выбирать. И
по сию пору в дни выборов у нас говорят "в совеке тударга" - не
избирать, а держать советскую власть.
Разумеется, при выдвижении кандидатов на должность
паштыка разгоралась настоящая борьба между байской верхушкой и
бедняцко-середняцкой частью населения. И чаще всего избирали середняка,
чтоб никому не было обидно. Так, на моей памяти, паштыком Барсиятского
чона был избран середняк Павел Малышев, а паштыком Бежбаяковского чона —
середняк Егор Тайбичаков. Они были последними паштыками. Столыпинская
реформа, направленная на ликвидацию общинного крестьянства, положила
начало распаду чонов, росту кулачества и обнищанию основной части
населения.
Преступников, кстати сказать, судил сам народ на общем
собрании — сходке. Основной формой наказания была порка сырыми прутьями.
Чем тяжелее вина, тем больше прутьев. Но бывали случаи, когда сход
присуждал виновного к тюремному заключению или высылке из родных краев,
за пределы губернии. Решение схода было окончательным.
Тех же, кто совершал особенно тяжкие преступления,
как-то убийство, грабеж, насилие, судили три паштыка из соседних чонов.
Приговор тогда посылался на утверждение в мировой, уездный суд, и не
было случая, чтобы мировой судья не утвердил решения паштыков.
Все это было сравнительно недавно, каких-нибудь
пятьдесят-сто лет тому назад. Отдаленные же наши предки вели в основном
кочевой образ жизни. Зимовали в горах, потому что зимой на возвышенности
теплее, чем в низине, а летом спускались и долины рек и речушек. Жили в
шалашах. Зимою охотились, а летом занимались рыбной ловлей, собирали и
сушили кандык, саранку и другие съедобные растения и корни.
Те, кто жил на юге Шории, с давних времен научились
раскорчевывать тайгу и обрабатывать землю. Орудиями труда были мотыги да
деревянные грабли, но и с их помощью, тщательно и заботливо ухаживая за
ростками пшеницы, ячменя, овса, удавалось собирать неплохие урожаи.
Каждый колосок бережно выдергивался с корнем. Колоски связывались в
небольшие снопики, которые подвешивались затем на жерди для сушки.
Скотоводством шорцы не занимались, хотя и знали
названия почти всех домашних животных. «Не корми ребенка молоком. Разве
молоко для ребенка пища?» - говорится в одной из шорских легенд.
Вплоть до Октябрьской революции, а в отдаленных улусах
даже и в первые годы советской власти, покойников не зарывали в землю, а
в гробах или просто завернутыми в бересту подвешивали к крепким сучьям
деревьев. Гробы выдалбливали из кедра, сосны, ели, а снаружи обтесывали.
Шорцы верили в чистого духа Улгена и злого духа Эрлика.
Улген, как и русский бог, находился на небе, а злодей Эрлик - в
подземном царстве. Улген даровал счастье и жизнь. Эрлик напускал на
людей несчастья и болезни. Возможно, потому и покойника подвешивали на
дерево, чтобы он не попал в лапы к злому Эрлику. Пусть лучше возьмет его
к себе достославный Улген.
При принятии христианской религии шорцы стали
двоеверцами. Исполняли христианские обряды, но не забывали и своего
Улген-хана. В случае какого-нибудь несчастья, призвав шамана-кама,
обращались за помощью не ко Христу, а к своему старому знакомому.
Новый год отмечался шорцами весной. Я хорошо помню, как
в детстве, лишь только прогремят раскаты первого грома, все жители
улуса, стар и млад, выбегали на улицу, снимали шапки, платки, бросали их
вверх и восторженно и радостно кричали: "Пусть мой старый год меня
оставит! Пусть новый год придет ко мне!" Затем все бежали к реке и
умывались. Через несколько дней, пока не распустились на деревьях
листья, народ приходил к священной березе - шачыла. Каждый приносил в
туеске приготовленную для этого случая брагу и разноцветные ленты для
украшения священной березы. Когда собирался весь улус, один из стариков
брал в правую руку поварешку, в левую - туесок с брагой, подходил к
березе и, стоя лицом к востоку, окроплял ее брагой, а затем, обращаясь к
священной березе от имени всех жителей улуса, начинал моление:
Змеиная
голова зашевелилась,
Жизнь вновь к нам вернулась.
Горные двери открылись.
Горы и воды согрелись.
Старик пел, а остальные, затаив дыхание, с благоговением вслушивались в
таинственные слова молитвы. Ведь он молил природу даровать людям в новом
году счастье и здоровье, мирную и благополучную жизнь, удачливую охоту и
хороший урожай.
Названия месяцев у шорцев связаны с явлениями природы и
хозяйственной деятельностью человека. Так, январь - "кичиг кырлаш" -
морозный месяц, февраль - вьюжный, март - перевальный (в мартовское
новолуние глухари переходят из одной долины речки в другую, переваливая
горные хребты или гривы), апрель - месяц бурундука (зверек выходит из
нор на поверхность, начиная добывать себе пищу), май - месяц мотыги,
июнь - месяц прополки, июль - месяц сенокоса, август - месяц молнии,
сентябрь -— месяц жатвы, октябрь - месяц молотьбы, ноябрь - месяц охоты и
декабрь - старший месяц. Ни о каких числах месяца шорцы не знали. Счет
дням велся по фазам луны. Охотники, уходя в тайгу на промысел, говорили,
что вернутся в таком-то месяце, когда луна будет на ущербе или наоборот,
и наказывали домашним к тому времени приготовиться к встрече.
На охоту уходили в новолуние или полнолуние Считалось,
что тогда охота будет удачливее. Даже лес для жилья старались
заготавливать в новолуние, полагая, что он будет крепче и долговечнее.
День возвращения промысловиков отмечался особо
торжественно. К этому дню варилось пиво, готовились вкусные кушанья.
Собирались все родные, приглашались знакомые, охотника поздравляли с
возвращением и добычей. Веселье длилось несколько дней. Неплохой этот
обычай сохранился и до сих пор.
До столыпинской реформы шорцы платили так называемый
государственный албан - налог пушниной. Каждый мужчина должен был сдать
шкурку лучшего колонка либо горностая, от шести охотников в государеву
казну шла шкурка соболя либо крупной выдры.
Оплата албана отмечалась на отесанной палочке рубчиком,
потому что грамотных людей почти не было. Я помню лишь, что на девять
чонов был один грамотный писарь, и в каждом улусе его встречали как
редкого и почетного гостя.
День сбора албана назначался паштыком и обязательно
летом - в июле или августе, когда заканчивался сенокос, а время для
уборки урожая еще не подошло. И хотя людям приходилось бесплатно
отдавать с таким трудом и риском добытые шкурки, все же этот день
отмечался торжественно - расплатились, дескать, с долгом, теперь гуляй
на здоровье.
На собранные с каждой семьи деньги покупался жирный бык
или корова-перестарка. Быка или корову тут же забивали и варили в
казанах. Из тяжелых плах составлялся огромный круг. В первую очередь на
самые почетные места усаживали стариков и старух, затем садились
охотники и уж после - все остальные. Специально избранные для этого
случая юноши и девушки разносили в чашках нарезанное мясо, а
мужчинам-охотникам преподносились большие кости с мясом. После
"пиршества" старики и пожилые люди пели песни, а молодежь устраивала
состязания в борьбе и беге. Девушки плясали в кругу, дети играли в
лапту.
На таких вот празднествах холостые мужчины
присматривали себе невест. Кстати, жениться шорцу было непросто.
Родителям невесты требовалось уплатить калым: одного коня, одного-двух
бычков и не менее ста рублей. Недешево обходилась и сама свадьба - "той". Из-за такого обычая немало бедняков и батраков на всю жизнь
оставались холостяками или женились на вдовах, за которых калым не
полагался.
Выплата калыма была запрещена Советским правительством
еще в 1928 году. Однако и по сей день в отдаленных улусах можно
встретить случаи выплаты калыма - настолько крепки традиции предков.
В заключение коротких этих заметок мне хотелось бы
остановиться на некоторых географических названиях, связанных с историей
нашего народа.
Наиболее интересно в этом отношении происхождение
названия речки Кандалеп, в долине которой расположен город Осинники.
Слово "кандалеп" происходит от шорского "кантогул", что в буквальном
переводе означает - кровь проливалась.
Предание говорит, что в этом месте был жесточайший бой
с джуйгарами и вода речки была густо смешана с человеческой кровью...
Есть еще и речушка Кандалепка, на которой стоит село Кандалеп. В детстве, помнится, старики не разрешали пить из нее воду и
даже поить лошадей потому, что вода в ней якобы священна - до сих пор,
дескать, здесь течет кровь прадедов, погибших в бою с джунгарскими
ханами.
И совершенно не прав исследователь прошлого века
миссионер Вербицкий, утверждавший в своей работе "Алтайские инородцы",
что бои происходили не с джунгарскими ханами, а с русскими казаками
Переходящие из поколения в поколение легенды и предания
убедительно доказывают это. Шорцы приняли русских казаков, как друзей.
Не только боев, но и каких-либо вооруженных стычек между ними не
происходило. Русский народ помог нам перейти от полудикого кочевого
образа жизни к настоящей оседлой жизни, научил строить избы,
хозяйствовать на родной земле, поделился своей мудростью и фольклором.
Шорцы очень любят слушать русские сказки и сказания, потому что в них
есть немало общего с нашими легендами и преданиями.
|
